ДУША ЧИСТА ОТ ЕСТЕСТВА

Настал черед написать о естестве, может быть, даже где-то в своем банальном понимании, не претендующем на оригинальность и ее оттенки. Читатель со време нем может убедиться в том, что для меня самый заурядный уголок живой природы предпочтительней картин с застывшей гениальностью

Настал черед написать о естестве, может быть, даже где-то в своем банальном понимании, не претендующем на оригинальность и ее оттенки. Читатель со време нем может убедиться в том, что для меня самый заурядный уголок живой природы предпочтительней картин с застывшей гениальностью. Меня просто ошеломляет до мельчайших подробностей само рождение весенней природы, где я, как опытный терапевт, вслушиваюсь в ее первое дыхание, идущее из-под снежного треугольника, приоткрытого солнечным лучом. Еще больше глубинных чувств приходится на увядание природы, ибо само прощание несет в себе трагические составляющие.

ВСЕ эти первоначальные строчки являются лишь запевками к тому, что мне хотелось бы сказать. К разным уголкам живой природы во мне зарождается какая-то прикипающая, родственная связь, приводящая к повторной встрече с чем-то интересным, увиденным когда-то на маленькой ладошке земли. Поясню о сказанном на примере. В юности, приехав к дядьке своему в Дубовку и увидев у него за дворовым туалетом в кустарнике ежиху с шестью ежатами, я стал чаще бывать у него, чтоб еще увидать такое, удивившее меня, семейство. И хотя в Дубовке находилось настоящее чудо в виде разлапистого дуба, но путь к нему, как бы это смешным не казалось, я начинал от кустарника за дядькиным туалетом. Так устроена человеческая жизнь, когда малютки-ежата в памятных пристрастиях первенствуют над гигантом-дубом. Может быть, с тех юношеских лет я и пристрастился к возвращенью в края, чем-то затронувшие душу мою. Для меня гораздо значительней места, уже виденные мною, мест новых, неизвестных.

При возвращении к былым уголкам природы меня, прежде всего, интересует изменение их в сравнении с прежними годами. И чем сходственней очертанием нынешние волнующие «зацепки» с прежними, тем отчетливее и свежее на миг вернувшаяся молодость, тем действеннее ее эликсиры моим поизносившимся силам. Мне ль не понять того, что прошлое не вернуть, но к нему можно возвращаться, что я и делаю, чтоб плечом прислониться и щекой прикоснуться к тому же дереву, посаженному мной в Азербайджане пятьдесят восемь лет назад. Может быть, поэтому меня не пленят заграничные поездки с показами внешних и внутренних чудес, пред которыми я б чувствовал себя растерянным и ничего незначащим даже перед самим собою. Кому-то покажется довольно одичалой моя трактовка взгляда на шедевры мировои культуры. Я снимаю шляпу перед гениальными творениями, отдавая душу свою уединению с зарождением начальных лучей, первого писка и всего того, что сердцу близко. Мне нравится своим дыханием прикасаться к течению безымянной речушки, ощущая трепетность какого-то нового звучания от этого слияния двух живых существ — воды и человека, поскольку в такие минуты я, как никогда, чувствую себя человеком. Этого я не ощущал при групповом просмотре картин знаменитых художников, плохо слушая заученную на совесть речь искусствоведа.

Другое дело при общении один на один с природой, где я и экскурсовод, и искусствовед, и даже эскулап, если приходится по ходу движения помочь перевернуться жуку с вращающимися лапками, беспомощно лежащему на спине, или то же проделать с перевернутой черепашкой, иль поднять выпавшего из гнезда птенца, подуть ему усиленно под едва оперившийся хвостик, чтоб он отошел от боли и положить его в гнездо низкого дерева под крики мамы и ее сородичей, взявшихся невесть откуда.

Разумеется, бывал я и в Эрмитаже, и в Третьяковке, и в музеях столиц бывших союзных республик, входивших в СССР. Но я сегодня решился на дерзость с моей стороны — показать читателю свое родство с простым и необычным естеством: «В нем все, как есть, как было и как будет: //Земля во всей красе и Божья высь… // Не станет нас, придут другие люди, «Из чрева естества берет начало жизнь». Именно динамика естества меня завлекает в свои волшебства, где птичьи хоры ублажают просторы, где я у горы до утра на постое, где зорька с фламинго оранжевым схожа, где всюду так мило, милей быть не может. Стремлюсь к естеству я посетовать на неудачи, по полочкам чувства свои обозначив. Видимо, по
таким

вот причинам меня не манит заграница с ее колбасным изобилием, там не с кем будет поделиться своим что будет и что было. Особенно тем сокровенным, что у себя мы в сердце носим… Там и весна не та, наверное, да и не та, пожалуй, осень. Там нет березовых сережек от дуновений трепетавших, там нет в помине женских ножек со знаком качества «Знай наших!». Там, правда, есть на что смотреть, раскрыв глаза, вздымая грудь, но стоит только захотеть, у нас взахлеб все это будет. У нас священнейший Байкал Лох-несс и «Несси» переплюнет, да и медведь набьет бока тому, кто вдруг над ним подтрунит. И возвращаясь к естеству, к его надежному подножью, я там крылатую мечту, какой была она, итожу. От сокрушений не кричу, не трачу понапрасну силы, и, стиснув зубы, волочу по жизни сломанные крылья.

И мне подсказывают строчки, не чьи-нибудь там, а мои, что я в судьбе своей над «і» еще не все расставил точки, хотя жизнь в целом состоялась и в этом нету хвастовства, но на развилке естества со мной любовь моя рассталась, и как шагами боль не мерь, как не врачуй ее годами, любовь и я, а между нами — обрыв с кустарником потерь, с такой игольчато-колючей, дикорастущею листвой, что даже грозовые тучи овраг обходят стороной. Вот так бы оеды, так бы беды, меня минуя, обходили, ан нет, идти за мной по следу их до сих пор не отучили…

Мой путь нелегок к естеству, где я в строю быть честь имею, где не одну еще версту назло всем бедам одолею.

Владимир РОДИОНОВ

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *